Омнибус

Республиканские лидеры Конгресса Пол Райан и Митч Макконел неожиданно вспомнили, что в пятницу начинается долгожданный двухнедельный отпуск, а в субботу, если бюджет не примут, опять выключат правительство, поэтому на прочтение и обсуждение документа из 2232 страниц времени решили не выделять, а по-простому, по-советски, проголосовать, как велят обе партии сразу. Двадцать пять отважных консерваторов из Палаты Представителей нашли в себе силы, тем не менее, проголосовать против, потому что большое увеличение расходов плохо сочетается с принципами консерватизма, забытыми, правда, остальными членами Республиканской Партии, но их голоса остались практически незамеченными. Сенат, ожидая, когда Палата Представителей отправит им на рассмотрение бюджет, названный, почему-то, “Омнибус”, от нечего делать даже без особенного обсуждения одобрил кандидатуры около двадцати человек, предложенных Трампом, до этого несколько месяцев ожидавших, когда у Сената найдется, наконец, время.

Некоторые отважные сенаторы типа Рэнда Пола и Тэда Круза хотели начать дискуссию по этому очередному болотному чудовищу, но Митч Макконел, воспользовавшись какими-то одному ему известными сенатскими правилами, смог пресечь попытки лишить конгрессменов очередного заслуженного отдыха и поздно вечером в четверг устроил голосование, закончившееся победой любителей этого Омнибуса со счетом 65-32, о чем, как водится, в два часа ночи мой телефон решил радостно сообщить.

Выполнив свой гражданский долг, о котором их никто особенно не просил, конгрессмены, незаметно пропихнувшие в бюджет повышение зарплат для себя и своих помощников, уехали отдыхать, но в пятницу с утра их коллективное сердце пропустило несколько ударов, когда Трамп твитнул, что раздумывает, не наложить ли ему на этот Омнибус вето. В течение двух или трех часов особенно нервные конгрессмены беспрерывно пили валидол, запивая его валерьянкой и запрещенными в Америке валокордином и корвалолом, и Белый Дом, чтобы их окончательно добить, объявил о том, что в час дня состоится выступление Трампа по поводу Омнибуса. Все бросились к телевизорам, но надеждам твитера на вето был нанесен страшный удар, потому что в ожидании Трампа камеры показывали пустую комнату с небольшим столом, на котором лежала аккуратно сложенная стопка бумаги высотой почти в метр. Конгрессмены облегченно вздохнули, а Трамп, подобно анекдоту о том, что «Маша – это, конечно, Маша, но два раза – это два раза», порассуждал о том, что бюджет, конечно, никуда не годится, да и прочитать его за два дня никто толком не успел, но ради семисот миллиардов долларов на военные расходы его нужно подписать, но это – в последний раз.

Твитер тут же взорвался от народного негодования, особенно нервные граждане объявили о том, что теперь в ноябре точно победят демократы, и что Трамп продался глобалистам, подписав эту ужасную бумажку, некоторые тут же сказали, что это они раньше за Трампа были, а теперь – все, а наиболее любопытствующие граждане даже попробовали почитать этот документ и обнаружили, что на строительство Великих Стен на Ближнем Востоке выделено денег больше, чем на Великую Мексиканскую Стену, и даже, по слухам, не забыли о стаде каких-то тибетских яков. Среди криков возмущения почти потонули голоса разумных граждан, напомнивших, что президентское вето – это истина в предпоследней инстанции, потому что его можно переплюнуть, проголосовав двумя третями обеих палат, а набрать две трети почти месяц не отдыхавшие конгрессмены смогли бы без особого труда. Оптимисты же обнаружили, что Омнибус этот – не совсем полное крушение всех надежд, а только руководство к действию, к выполнению которого можно относиться довольно творчески.

В субботу по всей Америке состоялись демонстрации под названием «March of Our Lives», призывающие к отмене второй поправки к Конституции, и народ, воспользовавшись хорошей погодой, спонтанно вышел на улицы, а тех, кто не хотел выходить, привезли на специально для этой цели спрятавшихся в кустах автобусах. Один из выступающих, школьник из Флоридской школы, в которой месяц назад произошла ужасная трагедия, произнес пламенную речь, гневно что-то осуждающую, и так разошелся, что в конце речи даже гордо вскинул правую руку, напомнив всем достаточно популярный жест одного немецкого канцлера.