Рассказы о жизни без удобств напомнили о некоторых эпизодах из армейских сборов.
Наш московский подполковник, к которому студенты, почему-то, относились весьма прохладно, приехал на эти сборы на своих жигулях и поручил нам наполнить для него канистру с бензином на аэродроме, куда нас почти каждый день возили и где не знали, что с нами делать. Канистру ему наполнили, но по недосмотру с его стороны, она осталась на некоторое время в нашей “спальне” на 75 человек. У студентов фантазия довольно буйная, но не всегда. Едва ли не половина студентов посчитала, что нашему подполковнику надо как-то насолить и насыпала в канистру сахар (насолить, наверное, не очень точное слово в данном случае). Сахару оказалось так много, что он уже не растворялся, подполковник вовремя (с его, естественно, точки зрения) это заметил, и его месть должна была быть страшна. Правда, он отвлекся на распитие спиртных напитков с нашим местным старлеем, поэтому о мести забыл. “Но неприятное чувство осталось”.
Хотя почти все ездили на аэродром почти каждый день, я каким-то образом за весь месяц сборов был там только два раза – первый и последний. Это на самом деле два раза…
В первый раз нас туда привезли и оставили в чистом поле на произвол судьбы – вы нам не мешайте, и мы вам мешать не будем. К сожалению, в этом чистом поле оказался небольшой пруд и много зеленой травы, а вокруг, как показалось некоторым не очень зорким студентам, никого, поэтому народ поскидывал с себя много одежды (а некоторые – просто все) и разлегся загорать. К сожалению, выдуманный нами закон о том, что если мы никого не видим, то и нас никто не видит (вариация на тему “угол падения равен углу отражения”), оказался “с дырой”. С незамеченной студентами наблюдательной вышки нас обнаружили, поэтому прибежало какое-то местное начальство, заставило всех срочно одеться, прочитало лекцию о сознательности и о том, что за такое в их время расстреливали и погнало нас заниматься делом. Дело оказалось очень важное – нас отрядили откручивать детали от какого-то списанного самолета. За полчаса, оставшиеся до конца нашего пребывания на аэродроме, мы открутили винтов по 5-6.
После этого я долго-долго на аэродром не ездил – то я болел (у меня что-то вскочило на губе, и я ходил в санчасть на ультразвук), то мы репетировали. У нас была небольшая группа, которая готовила концерт, который мы должны были дать перед отъездом, но концерт так и не состоялся, поскольку увезли нас внезапно и на три дня раньше, чем было объявлено. Нас подняли ночью по тревоге, заставили одеться, собрать все вещи и отвезли на поезд. Наверное, боялись, что мы будем сильно дебоширить, поэтому делали все в обстановке строгой секретности – слухи о том, что мы раньше уедем, ходили, но поверить в такое счастье мы не могли. Когда поезд уже отъехал от станции, наш старлей, хотя был абсолютно пьян, достаточно прямо стоял на перроне и отдавал поезду честь. Перед отъездом он попытался сказать прочувственную речь, но не смог.
А за несколько дней до нашего отъезда обещанный нам генерал (см. “жизнь без удобств”), все-таки, решил приехать, хотя его приезд несколько раз откладывался, поэтому нас всех отправили на аэродром – выдергивать траву между бетонными плитами, что-то подметать, убираться – короче, демонстрировать свое умение защищать Родину.
