Неожиданно я вспомнил о благотворительном концерте, который известные всему Бруклину Марина и Рита Ковалевы (точнее, одна из них) устроили в Линкольн-центре в Манхэттене. Причина была, конечно, веская – трагедия в Беслане.  Как они умудрились договориться провести этот концерт в Айвери Фишер Холле, я не знаю. Такие концерты обычно проводят на Брайтоне в ужаснейшем театре с красивым названием Миллениум. Меня случайно занесло на этот концерт. Все было по-настоящему – два отделения, даже программка с подробным описанием и с указанной до секунд продолжительностью каждого исполняемого произведения. Но жизнь, как водится, внесла свои коррективы. Сначала был балетный дуэт то ли из “Дон-Кихота”, то ли откуда-то еще – если не считать того, что балет этот был не под живой оркестр, а под фонограмму, и что Айвери Фишер Холл, похоже, на это не очень рассчитан –  прыжки исполнителей по сцене звучали, как конница Буденного, то оттанцевали они достаточно неплохо. Потом был очень всем понравившийся оркестр народных инструментов, который исполнял классические произведения в обработке для балалаек, баянов и так далее. Но организаторы концерта посчитали, что первое отделение должно быть длинным и скучным, поэтому они выпустили на сцену спортивного ведущего первого нью-йоркского канала телевидения, который в юном возрасте уехал из России, по-русски говорил плохо и с акцентом, но, тем не менее, спел под собственный гитарный аккомпанемент несколько песен Окуджавы, причем, поскольку выговаривать некоторые слова ему было трудно, а некоторые он выговаривал неправильно (или с неправильным ударением), то мелодии были слегка модифицированы под его произношение. Но зал терпел, потому что это продолжалось только минут пятнадцать. Но потом на сцену выпустили пианиста, который сел играть что-то очень длинное, скучное и серьезное – по-моему, Рахманинова. Зал был совершенно не подготовлен к такому повороту событий, все как-то нервно заерзали, стали напряженно ждать, когда это произведение (наверняка, конечно, очень хорошее для любителей серьезной классической музыки, но таких в зале не нашлось) закончится. Когда он, наконец, закончил играть, зал взорвался радостными аплодисментами в надежде на то, что пианист одумается, поклонится и отпустит всех на заслуженный отдых. Но пианист очень воодушевился и честно отыграл все 40 минут, отведенные ему в программке, а потом даже сыграл “на бис” свое собственное произведение, к счастью, оказавшееся не очень длинным. Зал уже понял, что хлопать бесполезно, поэтому все сидели и ждали, когда объявят антракт.  После долгожданного антракта то ли Марина, то ли Рита Ковалева притащила на сцену 16-летнего мальчика из Беслана и заставила его рассказывать всему залу о тех ужасах, которые ему пришлось пережить.  Причем, она все это переводила на английский. Поскольку она порой забегала вперед, а порой переводила то, что по-русски сказано не было, было понятно, что делает она это все уже не первый раз. В итоге оказалось, что этого мальчика привезли на пару дней в Нью-Йорк, чтобы выбивать деньги из разных организаций, с утра до вечера его повсюду возили, Нью-Йорк ему удалось посмотреть только из окна машины, но зато ему пришлось много раз повторить, как ему здесь все понравилось и как он благодарен за предоставленную возможность побывать в Нью-Йорке.  Зал был, надо сказать, возмущен до глубины души поведением кого-то из Ковалевых по отношению к этому несчастному мальчику. После этой “обязательной программы” выступала хорошая певица Светлана Портнянская. Одним из номеров ее программы было, по-моему, “Адажио” из “Лебединого озера” в сопровождении, как было объявлено, Брайтоновского балета (по-моему, так это называлось). Это “Адажио” знаменито тем, что к нему придумали слова. Ничего не хочу сказать про Светлану Портнянскую, пела она хорошо, но Брайтонским балетом оказалась весьма упитанная барышня в костюме, естественно, очередного умирающего лебедя (а, может, Одетты или Одилии, короче, в чем-то белом), которая с заметным трудом бегала по сцене, поднимая иногда руки вверх, а ее попытки присесть и дотянуться кончиками пальцев рук до туфелек окончились полным провалом. К счастью, “Адажио” продолжалось не очень долго, балерине удалось, все-таки, разогнуться и самой уйти со сцены, а зал, заметно опустевший после затянувшегося первого отделения и ужасного действа, устроенного организаторами, стоически перенес это издевательство, не издав, практически, не звука.

0